Заложники любви. Пятнадцать, а точнее шестнадцать, интимных историй из жизни русских поэтов - Анна Юрьевна Сергеева-Клятис

отношениях был многократно обсужден и принят безоговорочно. Но одно дело передовая идеология эпохи, и совсем другое — собственная семейная жизнь. Неизвестно, насколько строга была в вопросах верности мужу сама Авдотья Яковлевна, но обиду на него, несомненно, таила. Горечи добавляло и то, что за прошедшие семь лет брака ей никак не удавалось стать матерью; единственная беременность закончилась гибелью ребенка. Страстная любовь и поклонение Некрасова, относительно долгий период ухаживаний, серьезность его намерений — всё это произвело на Авдотью Яковлевну сильное впечатление. Не будем забывать, что над житейской драмой вершиной Эвереста возвышалась поэзия Некрасова, с каждым днем всё более явственно изобличавшая дарование, по новаторской смелости ни с чем не сравнимое. Летом 1846 года Панаева, наконец, сдалась и ответила Некрасову согласием. Согласием на что?

В ситуации, в которой находились влюбленные, выходом были бы, несомненно, развод и новое замужество. Несмотря на хлопотность и трудоемкость этого процесса, можно было надеяться на положительный исход, — уличив Панаева в супружеских изменах, добиться расторжения брака по вине супруга. Однако этого не произошло и, вероятно, по причинам прежде всего практического свойства. Как раз в то самое время, когда Авдотья Яковлевна ответила взаимностью на любовь Некрасова, он принял решение издавать «Современник». Соиздателем, деятельным сотрудником, единомышленником Некрасова, вложившим в совместный проект крупную сумму, был Панаев. Кроме того, с Некрасовым его связывали не только деловые, но прежде всего дружеские отношения: несмотря на легкомыслие и ветреность Панаева, Некрасов ценил его человеческие качества и личную преданность. Да, видимо, и Авдотья Яковлевна как ни обижалась на мужа, но относилась к нему с известной теплотой, заботилась и оберегала. Этот сложный узел, в котором личное от общественного отделялось с трудом, послужил причиной создания тройственного союза. Проще говоря — обустройства жизни втроем. Неизвестно, как Панаеву было сообщено о новых обстоятельствах, неизвестно, насколько легко он согласился и как перенес это известие и последующую метаморфозу своей семейной жизни. Зато хорошо известен факт: в августе 1846 года Панаевы вернулись в Петербург из своего казанского имения, где по соседству с ними лето проводил и Некрасов, сняли большую квартиру на Фонтанке и поселились там втроем. Отныне Авдотья Яковлевна, формально остававшаяся женой Панаева и носившая его фамилию, стала фактически женой Некрасова. В эти обстоятельства был посвящен, конечно, тот круг, к которому все трое принадлежали. Никакого осуждения здесь они не ожидали встретить и не встретили.

Мина замедленного действия, заложенная в основании этого союза, не имела почти ничего общего с социальными механизмами. Почти — потому что все-таки всем троим приходилось жить в обществе, неминуемо более широком, чем круг единомышленников. И даже прислуга в доме могла обсуждать и наверняка обсуждала странные обстоятельства жизни господ. Косые взгляды, направленные прежде всего на Авдотью Яковлевну, она не раз, конечно, ловила. Но главным разрушительным фактором была противоестественность той ситуации, которая казалась по крайней мере двоим ее участникам единственно возможной. И какие бы высокие литературные образцы ни оправдывали в их глазах совершенной подмены, как бы они ни ссылались на авторитет Жорж Санд, каких бы громких слов ни говорили о новых людях и женской эмансипации, повседневность оказывалась трудно переносимой. Главное слово, которое практически с самого начала окрасило семейные ссоры Некрасова и Авдотьи Яковлевны, резко противоречившее идеологии нового человека, было — ревность. Научиться жить втроем в одной квартире — задача вполне разрешимая, иное дело — ревность к законному мужу, атмосфера недоверия и подозрительности, от которой некуда было деться, страдания ущемленного самолюбия, наконец, раздражение друг на друга, совершенно неизбежное просто потому, что все участники этого странного трио были живыми, нормальными людьми.

«Он любил ее угрюмой, ревнивой, изнурительно-трудной любовью. Совместная их жизнь была ад»[202] — так характеризовал отношения Некрасова и Панаевой К. И. Чуковский. Ссоры, скандалы, приступы ревности в этом союзе стали повседневностью довольно быстро, буквально с первых месяцев совместной жизни. Видимых и явных причин для них не было, но необузданная натура Некрасова проявлялась и в мелочах — он ревновал самозабвенно, устраивал сцены, заставлял оправдываться. Многие вспоминали потом, как часто недовольство Некрасова своей возлюбленной проявлялось при людях, как резко и зло он мог высказаться о ней в ее присутствии, желчным окриком вызвать слезы. Свидетели такой сцены замирали в замешательстве. Существуют воспоминания о том, как Н. Г. Чернышевский, в то время видевший в Панаевой идеал женщины, после подобной сцены бросился целовать ей руки. Этот галантный жест, чрезвычайно не свойственный Чернышевскому, сильнее любого другого выражения чувства, должен был показать Авдотье Яковлевне всю глубину его сострадания и поддержки. Эпизод с Чернышевским относится, конечно, к более позднему времени, но ссоры происходили постоянно. Свидетельством этому стихотворения Некрасова, которые отражали реальность лучше иных дневниковых записей.

Поэзия сторонится реалистичности. И образ того, от чьего лица написаны лирические стихотворения, часто двоится. Далеко не всегда можно разглядеть в нем черты автора, далеко не всегда это нужно пытаться делать. Скажем, у Блока, поэта, который во многом наследовал Некрасову, лирический герой — совсем не автор, и требуется приложить немало усилий, чтобы взвесить доли и установить сложное соотношение между вымышленным персонажем лирики Блока и его биографическим прототипом. В поэзии Некрасова ситуация тоже далеко не проста. Многие, даже ранние тексты он пишет от лица заведомо другого человека, меняет разные маски, входит в разные роли, в стихах его проявляется сказовость, даже сам язык свидетельствует о присутствии в них иного по сравнению с авторским сознания, — преимущественно простонародного, «мужицкого». Однако в любовной лирике Некрасова дело обстоит совершенно иначе. Собственно, о любовной лирике до появления в его жизни Панаевой говорить вообще не приходится. Но начиная с 1847 года в творчество Некрасова входят стихотворные обращения к возлюбленной, с одной стороны, описывающие совершенно реальные переживания участников драмы, с другой — обладающие, как любой гениальный текст, неимоверной силой обобщения и, соответственно, — воздействия на читателя. Исследователи часто употребляют выражение «Панаевский цикл», которое уже прочно вошло в историю литературы, хотя на самом деле никакого цикла из любовных стихотворений Некрасов не составлял, более того — чаще всего не датировал их и публиковал вразброс. Однако напряжение мучительно кипевшего в нем чувства ощущается в каждом «панаевском» тексте, и чтение их превращается в столь же мучительное сопереживание.

В самом раннем, опубликованном в 7-м номере «Современника» за 1847 год, воссоздана картина ссоры из-за ревности. Ссоры, которая разрешается раскаянием и прощением, но по интенсивности переживаемых чувств она такова, что не может пройти бесследно, а вернее, воспринимается как звено в ряду подобных, одинаково разрушительных событий:

Если, мучимый страстью мятежной,

Позабылся ревнивый твой друг,

И в душе твоей, кроткой и нежной,

Злое чувство проснулося вдруг —

Все, что вызвано словом ревнивым,

Все, что подняло бурю в груди,

Переполнена гневом правдивым,

Беспощадно ему возврати.

Отвечай негодующим взором,

Оправданья и слезы осмей,

Порази его жгучим укором —

Всю до капли досаду излей!

Но когда, отдохнув от волненья,

Ты поймешь его грустный недуг

И дождется минуты прощенья

Твой безумный, но любящий друг —

Позабудь ненавистное слово

И упреком своим не буди

Угрызений мучительных снова

У воскресшего друга в груди!

Верь: постыдный порыв подозренья

Без того ему много принес

Полных муки, тревог сожаленья

И раскаянья позднего слез...

«Кроткая и нежная» подруга реагирует на «ненавистное слово» своего ревнивого возлюбленного так неожиданно резко именно потому, что любит